Секреты крылатых слов и выражений[СИ] - Олифант Олифант

«Соберите народ, пригласите старцев, соберите отроков и грудных младенцев.

Вострубите СУРДИНОЮ на Сионе и объявите пост».

В то время сурдины использовались исключительно священниками и служили средством обращения к Богу. Точнее, способствовали привлечению его внимания. Отлитые из бронзы, длиною в несколько метров, сурдины хранились в храмах на специальных козлах из слоновьих бивней. Трубный звук извлекался при помощи мехов, на изготовление которых требовалось несколько бычьих шкур.

Ко II веку до н. э. сурдины стали значительно меньше и нашли применение в армии. Выносимые на поле боя двумя солдатами (один держал её на плече, второй трубил), они своим рёвом приводили войска противника в трепет.

В I веке нашей эры сурдина, в ещё более миниатюрном варианте, начала своё триумфальное шествие по Средиземноморью. Теперь она предваряла бои гладиаторов, предупреждала о пожарах или подавала сигнал охотникам.

Шли годы. И вот, однажды, какой–то умник, вырезав сурдину из деревяшки, принялся наигрывать на ней некий легкомысленный мотивчик. Этот день стал днём гибели классической сурдины и появления жалкой сурдинки.

Прощайте времена, когда трубный глас заставлял вздрагивать небеса. Где вы, изумруды и топазы, украшающие её бронзовые бока? Где тончайшая резьба? Где струящиеся шёлковые ленты? Увы, всё это кануло в Лету. Теперь под убогую сурдинку пляшут шуты на городских площадях, да веселятся деревенские свадьбы.

ПОД СЧАСТЛИВОЙ ЗВЕЗДОЙ

Невелика удача — родиться под счастливой звездой. Можно весь век прожить, будучи обласканным её светом, но так об этом и не догадаться.

Одно дело, когда вы спасаете от неминуемой гибели, скажем, короля гномов. Человечек рассыпается в благодарностях и обязуется исполнить три желания. Тут уж всё зависит от насущных потребностей. Требуйте мешки с золотом, любовь прекрасной принцессы и новые зубы. Дальше, остаётся надеяться, что удастся правильно распорядиться свалившимися подарками.

Совсем другое, рождение под счастливой звездой. У неё (у звезды) вполне могут быть свои понятия о счастье. Допустим, вы родились в полной семье. Легко поступили в университет. Занимались йогой, брали уроки испанского, ухаживали за девицами, а потом, из–за нелепой случайности (придумайте её сами), оказались… на каторге. Казалось бы, рви волоса, проклиная злую судьбу. Но, остановитесь и задумайтесь!

Сколько вокруг интересных людей и судеб! Возможно, вас окружают светлейшие умы общества, борцы за свободу и экономические реформы. Дерзкие бунтари и анархисты. И так уж плохо провести жизнь, совмещая физический труд на свежем воздухе с философскими беседами в бараке. Забыв о ссудах, кредитах и вороватых сотрудниках. Не узнав, что такое семейные скандалы и плата за обучение детей. Радуйтесь, скучные приёмы, подруги жены и ранее ожирение минуют вас.

Вот тут–то, очень важно понять, что жизнь удалась, а судьба вам благоволит. И, засыпая на нарах, подмигните небесам, — Спасибо тебе, звёздочка.

ПОЛЁТ ИКАРА

Жизнь Икара оказалась коротка и незатейлива. Его отец Дедал, спасаясь из плена критского царя Миноса, сделал себе с сыном крылья, на которых они и покинули остров. Однако, Икар, увлечённый полётом, поднялся слишком высоко в небо. Солнце растопило воск, скреплявший крылья и Икар погиб, упав в море.

По сравнению с другими мифами Древней Греции, эта история выглядит вполне правдоподобной, если бы не этот проклятый воск. Ну, что им, вообще, можно скреплять? Как мог Дедал, искуснейший плотник и архитектор, допустить подобную глупость?

Представим дальнейшее развитие событий. Прилетает Дедал на Сицилию. Его встречают друзья и коллеги. Хлопают по спине, обнимают, подносят чаши вина. А через несколько минут кто–нибудь, да обязательно спросит, — А где же сынок? Или ты один бежал?

— Тут такое дело, — начинает мяться Дедал. — Воск, которым я скрепил его крылья, оказался ненадёжным.

— Воск? — изумляются коллеги. — Ты бы ещё дерьмом их склеил!

— Ну, разумеется, — обижается Дедал, — воск служил лишь основой. К нему я добавил органически модифицированные минералы, несколько капель виниловых эфиров, альгинат натрия и каолин. Вот, полюбуйтесь, мои крылья целёхоньки.

— А ты что же, изготовил для Икара другой клей?

— Да, нет, — отводит глаза Дедал. — Просто он поднялся слишком высоко к Солнцу. Мой состав и потёк.

— Брат, — качают головами коллеги. — Тут не дети собрались. Каждый знает, что чем выше в небо, тем температура ниже.

(Что за народ! Ведь так красиво всё выглядело. Юноша взмывающий к солнцу. Крылья, объятые пламенем. Дымный след, перечёркивающий горизонт.)

— Чёрт с вами, — огорчённо машет рукой Дедал. — Парень, действительно забрал слишком высоко. Началось обледенение. Моя смесь не выдержала… Теперь довольны?

— Да мы–то, что? — виновато опускают глаза друзья. — Мы так. Чисто профессионально. Ты не волнуйся, всем расскажем, как ты хочешь. Воск. Солнце. Бедный мальчик.

ПОРОЧНЫЙ КРУГ

Когда говорят, что кто–то попадает в ПОРОЧНЫЙ КРУГ, то воображение рисует некий дьявольский хоровод. Воровство, Ложь, Пьянство, Лень и прочие, чьих лиц не видно, отплясывают бесовской танец, а человек мечется, пытаясь вырваться из окружения. И горят факелы, визжат дудки, гремят барабаны.

Однако, вспомним само понятие КРУГА.

Круг — множество точек плоскости, удалённых от заданной точки этой плоскости (центр круга) на расстояние, не превышающее заданное (радиус круга).

Отсюда, главное то, что КРУГ — «множество точек». Следовательно, попасть в ПОРОЧНЫЙ КРУГ, означает — обзавестись новым, доселе неизвестным пороком и занять на «порочной площадке» своё достойное место. Ибо и в КРУГУ есть своя иерархия. Пьянство с Ленью удобно располагаются в центре, а какая–нибудь жалкая Бедность вечно трётся у границ, пытаясь сойти за свою.

ПО СЕНЬКЕ И ШАПКА

Симеон Иванович Гордый (старший сын Ивана Калиты) свои молодые годы провёл в тишине и безвестности. Порой до него доходили слухи, что в Твери горячие головы подбивают чернь «пойти, Москвы добывать». В Ярославле купцов–московитов прочь с торговых площадей гонят. А, князь Суздальский его иначе, как Сенькой не называет и перед заморскими гостями всячески срамит. Мол, не долго сидеть ему в стенах Кремлёвских, не примерять Шапку Мономахову. Не по Сеньке шапка!

Симеон Иванович помалкивал, в ссоры с соседями не вступал. Обидели — стерпит, прикрикнут — промолчит. Однако, рук сложа, не сидел. Строил дороги, мосты, палаты торговые. Купцов привечал, разбойников лесных повывел.

И вот, к тридцати годам, скопив изрядную сумму денег, отправился в Орду, где купил у хана Джанибека ярлык, в котором говорилось, что «вси князи Русскии под руце его даны».

Его главный насмешник и обидчик — Константин Васильевич Суздальский, погнал, было, коня в Орду, правды и справедливости искать. Да по дороге узнал, сколько Симеоном было за ярлык уплачено. Развернулся и, не солоно хлебавши, домой поехал. А там его уже грамотка дожидается — «быть немедля в Москве, дабы к службе приступить»…

В Кремле, в палатах белокаменных сидит новоявленный Князь Всея Руси.

— Смотри, князь Константин — посмеивается, — какой шапкой сосед твой Сенька обзавёлся, — и на Шапку Мономаха перстом указывает. — Хороша, да больно тяжела. Вот и придумали мы для тебя службу почётную. Шапочник называется.

«Шапочник — чин: тот, кто сымает с князя шапку при встрече с людьми, чтобы тому самому не беспокоиться».

В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка.

ПОСЛЕ ДОЖДИЧКА В ЧЕТВЕРГ

Капитан Иван Семёнович Щукин слыл в полку первым смельчаком и рубакой. Однако, офицеры, служившие с ним в одной роте, на это, обычно, возражали:

— Помилуйте, господа! Наш капитан, прежде всего, добрейшей души и гуманности человек, и уж только потом воин.

Бывало, затеют младшие офицеры, в перерывах между боями, спектакль. Иван Семёнович тут как тут. И за гримёра, и за декоратора старается. Или, случится во время марша привал. Капитан достанет из кармана шинели Евангелие, соберёт вокруг солдат и читает им вслух. Бывало, захворает кто, так Иван Семёнович лекаря приведёт и с лекарствами расстарается.

Юнкера, прибывшие в полк и, уже наслышанные о капитане, первым делом в его роту просились. Иван Семёнович каждого обласкает, по душам поговорит и к делу приставит.

Но вот настало на фронте особо тягостное для наших войск время. Немцы подвезли из тыла снаряды и непрестанно обстреливали из орудий русские позиции. И, что ни день, хоронил капитан своих друзей и плакал над их могилами, как дитя.

— Не рви ты так своё сердце, Иван Семёнович, — уговаривал его командир. — Может быть, тебя домой в отпуск отправить? Нервы полечишь, отдохнёшь.